Ревизия

Стоит ли отвергать ценность новой экономики

Марина Шпагина

Так есть она, новая экономика, или нет и не было ее никогда? Управляющие компаниями почти повсеместно сняли с повестки дня революционный лозунг Business-to-Business, сменив его на Back-to-Basis, а от тех, кто этого еще не сделал, инвесторы бегут как от прокаженных. Экономисты говорят о "мыльном пузыре", который лопнул, а политики, даже в США, колыбели компьютерной революции, вернулись к вечным ценностям - нефти и оружию. Так что? Ценности новой экономики отвергнуты окончательно, а ей самой отказано даже в праве на существование? Кажется, это не совсем справедливо.

Весь этот "Интернационал"

Попытки осмыслить влияние цифровых технологий на развитие общества, оценить их роль в экономике и сформулировать некий свод правил, которые помогли бы компаниям и людям сориентироваться в происходящих переменах, предпринимались уже не раз. И, кажется, столько же раз были развенчаны. Стоит вспомнить дискуссию, развернувшуюся между Кевином Келли, ответственным редактором журнала Wired, на мой взгляд, одним из лучших популяризаторов идеи трансформирующегося мира, и профессором экономики университета Беркли Дж. Брэдфордом Де Лонгом. Происходила эта перепалка еще в 1997 году, по нынешним меркам - времена доисторические. Однако это и хорошо. По прошествии времени уже можно судить о том, чья точка зрения оказалась ближе к истине.

Кевин Келли, разумеется, был далеко не первым, кто сделал попытку осмыслить влияние на экономику и общество взрывного развития информационных технологий. Но он был остроумен, очень радикален и очень последователен, что и вызвало критику профессора-традиционалиста. Статья Келли называлась "Новые правила для новой экономики. Двенадцать принципов преуспевания в бурно меняющемся мире" (http://www.wired.com/wired/5.09/newrulespr.html), и, если излагать ее содержание очень коротко, то суть этих принципов может быть сведена к тому, что в будущем резко вырастет роль и ценность связей между субъектами экономики, при этом сами эти связи будут очень гибкими и подвижными. Экспоненциальный рост числа объектов и связей между ними делает "сетевую экономику" похожей скорее на биологическую систему, которая живет по другим законам, нежели технологическая.

Логика Сети, по мысли Келли, переворачивает некоторые традиционные представления с ног на голову. Ценным, например, становится не то, что дефицитно, а то, что избыточно и повсеместно распространено. Этот "эффект факса" (чем их больше, тем разумнее иметь это устройство в своем распоряжении и тем быстрее растут темпы подключения новых устройств) позволяет увеличивать отдачу от вложений в Сеть всем ее участникам, хотя прибыль они, конечно, делят не в равных пропорциях. Как себестоимость, так и цена единицы массового товара, продукта или услуги будут быстро падать, а качество вследствие конкуренции - расти. Это прекрасная ситуация для потребителей, которые будут получать продукт лучшего качества по все меньшей цене. Производителям же, для того чтобы выжить, придется расширять предложение сопутствующих индивидуально нацеленных новых товаров и услуг, за счет которых они и будут получать основные доходы.

Таким образом, писал Келли, повторение и копирование, как и вообще попытки решать проблемы в заранее заданных узких рамках, будут неэффективными, тогда как изобретательность, оригинальность, творчество резко возрастут в цене. Но поскольку любая инновация - это всегда разрушение, то неизбежно перманентное крушение компаний, целых индустрий, идей, на смену которым приходят новые идеи, компании, индустрии ("эффект маслобойки"). "Поддерживайте нестабильность, - советовал Келли, - включайте 'маслобойку'. Рушьте все и перемешивайте. Вполне возможно, что выйдет неплохое масло".

Отповедь левым

"Интересно, на какой планете он жил до сих пор?" - изумлялся профессор экономики Дж. Брэдфорд Де Лонг, комментируя журналиста. Келли считает, что постиндустриальная экономика имеет какие-то уникальные черты по сравнению с экономикой индустриального общества? Он сильно ошибается. Революция производительности продолжается уже два с половиной столетия, и за это время набор ведущих секторов промышленности сменился уже не раз. Текстильная промышленность, транспортная и строительная индустрии, телеграф, телефоны, радиовещание, бытовая техника, медицинское обслуживание - во всех этих отраслях в свое время происходили технологические прорывы, нынешний прорыв в микроэлектронике - лишь один из циклов в этом ряду. И технологические прорывы в постиндустриальную эпоху подчиняются тем же "старомодным индустриальным правилам", которые действовали для прорывных отраслей раньше.

Правила эти таковы. Период быстрого технологического прогресса в каждом из секторов ограничен по времени, после чего отрасль вступает в стадию зрелости и скорость технологических изменений снижается. Основная часть добавленной стоимости в отрасли создается до того, как период технологического прорыва завершится, хотя падение цены продукции в отрасли, переживающей прорыв, не всегда означает снижение доходов отрасли в целом.

В соответствии с этими правилами во всех секторах промышленности, переживающих прорыв, качество растет, а цены снижаются. Так было, например, в автомобильной промышленности США в начале прошлого века. В пересчете на цены 1993 года и с учетом инфляции средний автомобиль, купленный в 1906 году, стоил где-то около 52,7 тыс. долларов, а уже в 1918 году, когда американская автомобильная промышленность переживала настоящий бум и качество автомобилей выросло на порядок, средняя цена автомобиля упала до 39,8 тыс. долларов (тоже в ценах 1993 года). Такая же ситуация в энергетике: простая четырехрожковая люстра, оставленная включенной на выходные, дает за это время столько же света, сколько среднее американское домохозяйство полтора столетия назад потребляло в течение года, расходуя на освещение 5% своего годового дохода. Стоимость электроэнергии и автомобилей упала, но люди стали потреблять их в гораздо большем количестве. То же самое происходит сейчас и с индустрией передачи данных, переживающей период взрывного роста: цены стремительно падают, но потребление услуг этой отрасли быстро растет, что гарантирует телекоммуникационным компаниям никак не крах, а хорошую жизнь еще на долгие годы. И такая же ситуация сложилась в компьютерной индустрии, где производительность растет, а стоимость хранения и обработки данных быстро падает. Закон Мура (число транзисторов, то есть, грубо говоря, производительность компьютеров, будет удваиваться каждые полтора-два года) перестанет действовать, когда компьютеры и связь станут более зрелой отраслью. Можно предполагать, что отрасль, двадцатилетие которой IBM отпраздновала в этом году, к этому идет. Во всяком случае, сотрудники лаборатории PC Magazine Labs, измерив недавно рост производительности компьютеров за последние четыре года, похоже, подтвердили правоту профессора - производительность новейшего компьютера оказалась в 1,7 раза ниже, чем рассчитанная по закону Мура.

Следующее правило гласит, что после того, как героический период технологического прорыва завершается, фирмы делают деньги, давая клиентам точно то, что они хотят. Де Лонг вновь приводит в пример автомобильную промышленность. Пока цены на автомобили падали, их качество быстро росло, а Генри Форд оставался на гребне технологической волны, он был совершенно прав, не давая потребителю выбора. Но в 20-х годах прошлого столетия Ford был сокрушен GM, поскольку Альфред Слоан додумался при той же эффективности производства предложить пользователям разнообразие марок, моделей, стилей и цветов своих автомобилей. Если же говорить о компьютерном мире, то придется признать, что здесь пока мало кто знает, что такое действительно широкий выбор. Но это еще не значит, что завтра появится очередной GM, который сможет противостоять современной версии Ford - Microsoft и Intel, это значит лишь то, что отрасль еще не является достаточно зрелой.

И наконец, еще одно правило: каждый очередной технологический прорыв расширяет наши возможности до пределов, которые трудно было предвидеть ранее. Развитие транспорта дало нам возможность преодолевать расстояния между континентами за считанные часы, тогда как раньше на это уходили месяцы. Микроэлектроника дала нам способность анализировать огромные массивы статистических данных быстрее, чем до человека "доходит" анекдот.

Но как бы ни росли наши возможности, предел их роста - в экономике, которая в конце концов всегда упирается в дефицит: воздух никогда не был частью экономики и не будет, заключает профессор Брэдфорд Де Лонг.

Вечные ценности

Полтора года назад в первом номере "Эксперт-Интернета" мы тоже говорили о том, что будет отличать новую экономику от традиционной в терминах рынков, компаний и кадров (статья "Новая экономика"). Вместе с опрошенными нами экспертами мы предположили тогда, что в будущем компании станут стремиться к "переходу от управления осязаемыми активами, ресурсами и себестоимостью к управлению нематериальными активами и интеллектуальным капиталом; от связей через собственность - к созданию альянсов; от выстраивания репутации - к продвижению брэнда". Мы говорили о том, что в будущем, поскольку существенно облегчится сбор детальной информации о каждом клиенте и связь с клиентами, компания сможет персонализировать предлагаемые продукты и услуги, что приведет к формированию новых рынков, ядром которых станут каналы прямых продаж B2B и B2C. Наконец, мы пришли к выводу, что социальной основой новой экономики будет власть гениев, людей, способных постоянно генерировать новые идеи, создавать и осваивать новые технологии.

Возможно, мы, как и Кевин Келли, были слишком радикальны. Но, с другой стороны, нельзя же не признать, что предыдущие технологические прорывы значительно изменили условия работы в упомянутых Брэдфордом Де Лонгом отраслях, что коснулось и ткачей, и транспортников, и фермеров, и кузнецов. И если так, почему бы не принять за истину то, что новые информационные и сетевые технологии не менее значительно изменят условия работы тех, кто использует информацию в своей работе, - менеджеров?

Очевидно, что информационные технологии пока не привели к серьезному изменению, например, в процессах управления компаниями. Они не оказали и серьезного влияния на другие отрасли экономики, как, например, железные дороги, фактически сформировавшие единые национальные рынки. (Такая задержка, впрочем, не является какой-то особенностью новых технологий. Пол Дэвид, историк экономики из Оксфорда, доказал, что электроэнергетика, например, оказала реальное влияние на производительность других отраслей спустя лишь сорок лет после начала использования электричества.) Пока применение информационных технологий заключается в том, чтобы автоматизировать существующие процессы, эффекта на общую производительность они не окажут. Однако после того, как новые задачи для информационных технологий и их решения будут найдены, экономический ландшафт будет меняться так же неизбежно, как он менялся под влиянием индустриальной революции. А это значит, что правила жизни людей и компаний в цифровом мире будут отличаться от тех, по которым они жили до сих пор. Хотя, может быть, это произойдет не так быстро и не в той степени, как нам казалось раньше.

В статье использованы материалы журналов Wired и Rewired.com